11.03.1403

Дом встретил их застоявшимся воздухом и весенней палаарской сыростью, той сыростью, от которой она отвыкла за годы, проведенные вдали от моря и от большой воды, среди гор, где голос орла заменяет беспокойный шум говорливых чаек на камнях. В Палааре чайки были повсюду, их крикливые голоса были почти что голосами из прошлого, давно осыпавшегося серебряным дождем над водами озера Серсе, что лежало вдали, подернутое туманной дымкой, что поднималась от разгоряченной после дождя, вспененной воды. Брандон почти сразу метнулся наверх, но наитию отыскав большой зал с непривычно высокими и широкими окнами - в Арх Карреге так не строят и никогда не строили, и только в Цитадели окна Астрономической башни позволяли обозревать всю долину до самого туманного разлива реки и водопадов, как эти, занавешенные плотными, не пропускающими дневных лучей шторами и закрытые тяжелыми резными ставнями.
- А можно открыть? - на нее уставили большие синие глаза, полные детского восторга и ожидания, и Регинлейв не смогла сдержать улыбки, не смогла отказать ему в его желании увидеть поскорей озеро, которое как море, и паруса кораблей за пеленой моросящего дождя, и громаду Замка, нависающего над диким каменистым пляжем, что лижут серые волны. Она кивнула слугам, и они быстро принялись освобождать для юного хозяина большие окна старого дома, построенного еще е дедом для их семьи, в те редкие дни, когда им доводилось бывать в Палааре по делам, здесь неизменно было шумно и людно, а сейчас только пыль, мыши, скребущиеся под полом, следы запустения и заброшенности, знак того, что нынешние хозяева... хозяйка не жалуют столицу королевства.
- Ничего не видно, - с разочарованием проговорил Брандон, когда в комнату хлынул холодный дождливый свет дня, и за распадающимся на рукава туманом над озером, оказалось, невозможно было разглядеть ни одного корабля. Брандон грезил кораблями, как любой ребенок, рожденный и выросший вдали от большой воды и запаха моря, он грезил парусами, и по ночам ему снились чайки в синем небе.
- Это из-за дождя, - она положила ладони на плечи мальчику, который был ей уже почти по плечо, не то, что полгода назад. - Туман разойдется, и все станет видно. Если хочешь, можем позже отправиться туда и посмотреть на порт поближе.
... - Возьми с собой Брана, пусть увидит город, когда еще выдастся возможность посмотреть на столицу...
- У меня нехорошие предчувствия относительно этой поездки, Ранн...
- Перестань, кто посмеет сделать тебе что-то?...
Ему удалось ее убедить, что за вежливым,но прохладным и настойчивым предложением Мирея Геста скрывается просто формальность, обычная привычка канцелярских крыс к такого рода официозу, и что не стоит искать в этом приглашении намеков на то, что корона, наконец, решилась крепче сжать кулак на тонкой белой шее Регинлейв Себерт, такой неудобной, такой вызывающе непокорной. Регинлейв сдалась под доводами сына, отчасти потому, что и сама хотела верить в его правоту, верить, что эта поездка действительно обернется простым скучным разговором о том, о чем они с Оком говорили почти каждую их встречу, и каждую такую встречу вежливый и тактичный старик Гест мягко намекал ей, что стоит уступить в таких-то и таких-то вопросах, а она кивала и в итоге все равно стояла на своем. И все равно, что-то в этот раз было не так в этом приглашении... а может, всему виной война и отъезд Иладара, такой поспешный и вынужденный.
- А как же твои дела? - Бран обернулся к ней, чуть нахмурившись. - Они тебя вызовут к себе? Ты пойдешь? Я пойду с тобой... -  выросший рядом с ней, рядом с теми, кто мало думает, когда говорит, он с молодых ногтей был в курсе того, что происходит за стенами Цитадели, какое противостояние идет. Скрывать от него это было глупо, и пусть мать была против, Регинлейв считала, что для внука сейчас наступил подходящий возраст для того, чтобы избавляться от младенческих иллюзий о мире, что вокруг, особенно теперь, когда он уже дважды порывался сгоряча уйти на войну.
Регинлейв улыбнулась ему, погладив по плечу, и уводя от окон в комнаты, где носильщики и слуги уже сложили их нехитрый багаж, и теперь готовили комнаты для того, чтобы они не выглядели так заброшенно, несмотря на то, что задерживаться Регинлейв не намеревалась. Несколько дней, не больше.
- Если ты хочешь, я возьму тебя с собой, но при одном условии - ты будешь вести себя тихо и не уйдешь никуда, пока я буду... у лорда Геста, договорились? - Бран кивнул, но Регинлейв все равно подумала, что под любым предлогом оставит ег дома - разрушение иллюзий не стоило начинать с атмосферы Алмазной тысячи и Тайной службы, хотя иные бы сказали, что в ее картине этих мест слишком сгущены темные краски. Регинлейв не хотела спорить. Если общение с Гестомне казалось ей испытанием, то вот идти к Квельдульву не хотелось отчаянно, и брать с собой Брана туда, где он может услышать бабушку, громко кричащей на главу Тысячи самыми последними словами, не стоило.
- А сейчас разбери свои вещи и переоденься в сухое - здесь слишком сыро, - непривычно сыро, мутно, мутно, как всегда в столице, то затуманивающей дождем, то ослепляющей сиянием солнца.

Возня и раскладывания затянулись, только после полудня, далеко после, Регинлейв смогла в спокойствии и тишине начать писать обещанное Каэрану письмо - он просил написать, ка она доберется, просил постараться узнать хоть что-то о его семье, особенно, если удастся застать в Палааре хоть кого-нибудь из немногочисленных эльфов Ран Гвиаледда. Регинлейв сомневалась, что остался сейчас хоть кто-то, но отказать Каэрану хотя бы в попытке это сделать она не могла. Увлеченная, она не заметила, как вошел слуга, с коротким поклоном поясвнивший, что к ней посетитель. Белые брови взметнулись вверх, а любой чародей, находись он рядом, почувствовал бы, ка скрутились нити силы вокруг архимагистра.
- Пригласи. Сюда прямо, - раз неведомый гость пришел к ней сам, значит, разговаривать они будут в ее кабинете по ее правилам.

Регинлейв меньше всего ожидала увидеть здесь этого человека. Мужчину, которого она помнила еще совсем мальчишкой с непослушными вихрами, одного из самых непоседливых во всей огромной Цитадели, где, казалось, запомнить и выделить лица учеников не представляется возможным. Рано или поздно они все становятся на одно лицо, сливаются неразличимо, и спасает только отличная память или догадка или списки, с которыми отдельные преподаватели не расставались почти никогда. Ричард Оберштайн выделялся из общей толпы не только и не столько своей фамилией, что мелькала в слухах из столицы регулярно, и, кажется, за все годы, что ей довелось провести в Цитадели со студентами и среди них, обучая и передавая знания, его и еще нескольких таких же запоминающихся Регинлейв могла вспомнить без долгого напряжения памяти, перебирания лиц, имен и поступков, которые говорили о людях лучше, чем что-либо. Ричарда Оберштайна она запомнила по его фиалкам, краденным с клумб старого садовника Ховарда, который сломал о хребет студента не один веник и не раз замахивался граблями с острыми зубьями, грозя наградить следами на всю жизнь. И Ричарда Оберштайна она совсем не ожидала увидеть сегдня, и потому не могла даже встать из кресла, молча наблюдая за тем, как вносят к ней в кабинет горшки с самыми красивыми фиалками, что она когда-либо видела, и ставят рядами, рядами... НА его слова Регинлейв от удивления даже не сразу смогла отрегировать и не сразу нашлась, что ответить - его будничный смешливый тон никак не вязался с атмосферой тревоги, которая сопровождала ее приезд в столицу и то ожидание, в котором Регина все это время находилась. Сложно было сказать, рада ли она ему сейчас, ведь сложно радоваться неизвестности - а если смотреть правде в глаза, то что она сейчас знала о мальчишке, который покинул Цитадель более пятнадцати лет назад?
- Что планировка этого дома для того, кто мог с закрытыми глазами ориентироваться в Цитадели, - чуть рассеянно проговорила Регинлейв,глядя на бывшего ученика. - Или ты уже забыл совсем стены родной альма матер, Ричард?
Регинлейв улыбнулась, чуть через силу. Удивительно, почему именно сейчас? И как он узнал, что она снова в городе?
- Неужели я такая популярная личность, что слухи обо мне и моем приезде облетают столицу в мгновение ока? Кажется, ты узнал об этом даже раньше Алмазной Тысячи, при всей ее любви ко мне. Спасибо за цветы, - она снова улыбнулась и отложила перо. - Прости, мне нечем отблагодарить тебя, дом пуст, как подвалы Цитадели после выпуска.

Регинлейв никогда не была яростной поклонницей плоского юмора, и уж тем более юмора жестокого, который и за юмор-то сойдет с трудом - даже на причалах у дядюшки немытые рыбаки шутили изящнее. Она не подала виду, что ее хоть как-то покоробили эти слова, оставила без какого-либо внимания, без осуждения или поощрения - обоих, в сущности, Оберштайн не заслужил. Регинлейв поймала себя на мысли, что спустя столько лет трудно, почти невозможно думать о нем как о взрослом состоявшемся человеке, государственном служащем, сделавшим в своих кругах определенную карьеру, и испорченному, судя по всему, этой карьерой. Для нее он, наверное, навсегда останется выпускником, который только вчера покинул стены Цитадели и уехал прочь из Арх Каррега, и поэтому сейчас она чувствовала легкое,невесомое разочарование, скорее даже досаду учителя на своего ученика, который как будто бы не оправдал ее ожиданий.
Она не заметила, видно, как напустила на себя строгий наставнический вид - так резко сменилась тема на ту, что была ей чужда и непонятна. Регинлейв напряглась в этот миг, и все расслабленное и мягкое благодушие человека, встретившего кого-то знакомого в по сути чужом и безразличном городе, слетела с нее мгновенно - там ветер,холодный, осенний, срывает покрова с деревьев и смахивает листья с земли, унося в небо, оставляя только колючую стерню. Наверное, любой, кто чувствителен к чужим эмоциям и переживаниям, ощутил бы, как из нее выросли тонкие иглы-шипы, направленные на человека, который так беспечно заявился к ней без приглашения и предлога, чувствуя себя в полном праве (и в каком? праве старого знакомства, которое она бы не забыла, но как же беспардонно это все-таки - приходить к ней и рассчитывать на слепоту той, что управляет Цитаделью?), в нерушимом праве приходить и валять дурака, держа камень в кармане. Регинлейв подобралась, выпрямила спину и посмотрела на Ричарда открыто, чуть прищурившись.
- Грубо работаете, господин-агент, - холодно проговорила Регинлейв, откладывая перо и  складывая руки на коленях, раскрытые прямые ладони, ровно лежавшие на синей ткани ее платья - руки, которые с удовольствием бы отвесили пощечину за столь неумелую провокацию. Но она Архимагистр. Она не станет унижаться до подобного. - Если короне так хочется знать мое мнение на счет своей политики, то ей стоит работать изящнее. И тоньше.
Она помолчала, чуть вздернув подбородок. За столько лет это уже перестало вызывать гнев и раздражение. За столько лет она воспитала в себе стойкое безразличие и подобным выходкам придворных лизоблюдов, которые спят и видят на ее месте кого-то более послушного. Регинлейв помолчала, смерив взглядом сидящего напротив незнакомого и чужого ей мужчину, которого не знала, и стойкий, навязчивый запах фиалок в комнате показался отвратительным до тошноты.
- Передайте милорду Гесту, что я не для того проделала такой путь, чтобы из меня так... неуклюже пытались вытянуть мое мнение.

Мирей Гест, казалось, всегда был стар, сух и тих - как и подобает главе тайной службы, заговорщически молчалив и немногословен, колокол, который звонит только тогда, когда твердая рука дергает за язык, и тогда от этого звона разбегаются все палаарские крысы, и замок гудит до самых подземелий. Регинлейв не нравилось быть очередным поводом Гесту и его людям подать голос, и обращенный на нее пристальный взор службы и Алмазной тысячи, которая отсвечивала где-то в тени официальных шпиковских дел и каждодневной возни в кабинетах, подотчетных Гесту, вызывал стойкое раздражение и легкую тревогу, но все эти ощущения ни в какое сравнение не шли с недоумением, которое шлейфом тянулось за ней всю дорогу. Недоумением от неуклюжей попытки Ричарда Оберштайна вызвать ее на откровенность, о предмете, о котором она, всего лишь скромный архимагистр, не имела ни малейшего понятия и представления...о, какое лукавство и притворство, леди Себерт. Конечно, она все слышала и все знала, почти все, что творилось вне стен Цитадели, вызывало ее живой интерес и желание быть в курсе последних событий этого несустветного, безумного фарса, что творился пред ее глазами уже несколько лет... а может, это началось раньше, еще в те памятные дни, когда был раскрыт заговор Хелегранов, и несчастный лорд Гаррет лишился глаз и, быть может, даже чего-то большего. РЕгинлейв окинула взглядом темное помещение с занавешенными окнами, непривычно тихое и пустое сегодня, и эта тишина настораживала не меньше неожиданного приглашения наведаться в гости к Гесту. Казалось бы, что она забыла здесь?.. наверное, тот же вопрос задавал себе и Гаррет Хелегран тогда, переступая этот же порог, после чего отправился сперва в темницу, а потом - прямиком на эшафот. И эта мысль заставляла только сильнее стискивать сомкнутые в замок пальцы, пока Регинлейв терпеливо и послушно ждала, когда же ей можно будет пройти к начальнику тайной службы.
Наконец, высокая дверь отворилась с гулким эхом, которое ушло гулять по коридору, и молодой мужчина, почти мальчик, высунулся оттуда, кивком головы приглашая ее внутрь. Регинлейв прошла в кабинет, который совсем не изменился со времен, когда она последний раз здесь была - именно тогда, когда после казни Хелеграна выслушивала от того же самого Геста и стоявшего за плечом Вейского лекцию о том, что та вольница, что она развела в Цитадели, не идет на пользу государству. Несомненно, высокий старик, который стоял у окна и смотрел на нее открытым и прямым взглядом, помнил этот разговор до мельчайших подробностей. А вот он как раз изменился, постарел еще сильнее, быть может, тому виной потеря обоих сыновей на этой никому не нужной, глупой и безумной войне.
- Приятно видеть Вас в добром здравии, милорд Гест, - Регинлейв, чуть постояв в дверях их вежливости, прошла в комнату и протянула Гесту руку через стол - но не по-женски, для поцелуя, а по-мужски открыто, для рукопожатия. - Я не любитель долгих расшаркиваний, потому прошу меня простить... мы могли бы без лишних прелюдий перейти к делу?
Регинлейв присела в кресло рядом со столом, рассматривая носок собственной туфли. Она вдруг вспомнила о Ричарде, который был обескуражен тем, что произошло посреди их так неудачно начавшегося разговора. Значило ли это, кто Гест тут не при чем?
- Вы знаете, как я не люблю, когда меня отрывают от дел в Цитадели, поэтому, я думаю, у Вас была на то веская причина.

Она, наверное, знала, что именно об этом зайдет речь. В самом деле, о чем еще говорить с ней в такое время? Регинлейв совершенно не удивилась, ничто не дрогнуло внутри и ничто не изменилось в ее лице, скорее напротив - она почти успокоилась теперь, когда услышала ожидаемое, ведь это значило, что никто из ее служителей Цитадели, никто из ученых, преподавателей и студентов, не привлек к себе столь нежелательное внимание вездесущих королевских шпиков. А ведь это было самое важное. Самое важное сейчас, когда каждый в королевстве ищет угрозу и предательство под собственной кроватью, и только в Цитадели, кажется, остается нерушимым однажды заключенный между народами Анайрена мир и договор о взаимопомощи, взаимном уважении. Больше всего Регинлейв боялась, что вместе с разрушением вековых устоев Анайрена рухнет и хрупки мир внутри Арх Каррега, и хотя пока этого не случилось, и хотя пока тайная служба не указала осуждающе ни на кого из тех, кто был рядом с ней, сама просьба... нет, приказ Геста мог положить начало процессу распада, которому она и остальные неравнодушные сопротивлялись уже несколько лет.
- Алмазная Тысяча, - негромко начала Регинлейв, разгладив складки на платье, - уже забрала всех моих сильнейших чародеев, до кого могла дотянуться и кого имела право призвать под знамена короны, - она даже не пыталась скрыть пренебрежение и брезгливость в голосе, и вряд ли для Мирея Геста это было новостью. Ее неприязнь к Тысяче и неприязнь Вейского лично к ней была поистине легендарной, и не сказать, что Регинлейв особенно старалась развенчивать эти слухи. Пусть. - Разве что-то зависит от меня? Я лишь скромный Архимагистр, я служу знаниям и науке, а не королям, милорд Гест, и Вам это известно.
Плевала я на ваших королей - вот, как это стоило понимать, и, несомненно, старик ее прекрасно прочитал, прочитал правило и с должной интонацией. Регинлейв подняла на него взгляд, посмотрела некоторое время, словно ждала ответа, но Око Короля молчал.
- Или Вы хотите, чтобы я посылала воевать с лучшими эльфийскими воинами и магами студентов-недоучек? Да мне проще сложить с себя полномочия Архимагистра, чем подписать таким решением смертный приговор вчерашним детям. И вообще, мне казалось, что у Тысячи достаточно кадров для того, чтобы стереть половину эльфийской армии в порошок. Я помню талантливых выпускников поименно, могу предоставить список, если его милость Квельдульв запамятовал.

Отредактировано Регинлейв Себерт (2014-05-06 15:35:40)

Либо Гест разучился тонко намекать, либо не видел в этом особого смысла, и теперь говорил открыто и явно в стенах, у которых есть уши и глаза, где ни одно неосторожное слово не останется незамеченным - говорил, вызывая тем самым ее на откровенность. Регинлейв смотрела на него, не отрывая взгляда от лица старика, который потерял в этой войне двух детей и, наверное, имел право ненавидеть льфов за то, что случилось. Хотя ей казалось, что стоит ненавидеть войну как таковую, ненавидеть бессмысленные смерти и ненужную жестокость, ненавидеть и пресекать - а не отвечать тем же. Она хотела сказать, что пусть ее дети выросли, это не значит, что она готова, подобно другим, отправить их на смерть, но промолчала, решив, что не стоит бередить старику свежие раны.
- Уверена, что Вы, милорд Гест, знаете о моих учениках гораздо больше меня самой, - мягко проговорила Регинлейв, чуть улыбаясь не очень уместной улыбкой, ехидной и ядовитой улыбкой, которой не смогла сдержать и не смогла бы, даже если бы старалась. - К чему эти вопросы? Мысли Друидов и Амариллос мне неизвестны, но не потому ли Вы спрашиваете об этом, что доблестная армия королевы Эленнии уже не хочет воевать, не готова воевать, и потому Вы пророчите мне войну у Восточной стены и реки крови на Звездной лестнице в Цитадели?
... Нет ничего хуже, чем задеть гордость эльфа и дать повод темному напомнить о своем существовании. Они разворошили осиное гнездо, которое и так уже гудит много лет, и странно, что до сих пор никто не замечал этого настойчивого гудения... Так говорил Каэран, который по понятным причинам считал, будто корнем всех бед является глупость спесивой девчонки, по недоразумению и недосмотру богов носящей на голове корону. Регинлейв была склонна считать, что глупость Эленнии просительна ей, избалованной и слишком молодой для управления страной, но непростительна собратьям самого Каэрана, которые не в пример королеве чтят себя мудрыми. И должны быть мудрыми, а не зарвавшимися детьми, которыми на деле является каждый, кто с восторгом и огнем в глазах приветствует кровь на мечах своих воинов.
Бран вот уже несколько лет не играет в войну со сверстниками, а эти все никак не могут наиграться.
- Если в армии королевы все так плохо, то при чем тут я? Уж не думаете ли Вы, милорд, что несколько десятков учеников или выпускников, которые решили посвятить свою жизнь науке и служению на стене, или иным мирным делам, могут кардинально решить эту проблему? Я не знаток военного дела, - она коротко мотнула головой, отводя и возвращая пристальный взгляд, - но даже я, женщина, не державшая в руках ничего острее пера или ножика для нарезки ингредиентов, понимаю, что маги не помогут. Можно залить огнем Эсиллит, но нельзя вернуть армии желание сражаться.

Странно было слышать от Мирея Геста слова о том, что сила духа людей и их желание сражаться крепнет с каждым поражением - она не верила в это, она слишком хорошо знала людей, но Регинлейв не стала спорить и оспаривать его мнение, все-таки она сама никогда не была на войне и никогда не видела ее. Ей даже не с чем было сравнить, разве что с неудачливым учеником, которому не хватает таланта и усидчивости, и который с каждой неудачей все меньше горит желанием заниматься. Большая часть были такими, и все они - дети сапожников и крестьян, торговцев с Рыбного рынка Палаара и каменотесы Тысячи Клинков - все они мало чем отличались от таких учеников. А еще она думала о том, что у многих дома семьи, которых они не видели, сыновья, чье первое слово и первые шаги они пропустили, или пропустили, как у юношей начала расти первая робкая борода, а к дочери посватался соседский сын. Обыденная и привычная жизнь этих людей была разрушена войной, и более всего они мечтают к ней вернуться - в этом Регинлейв была уверена.
Но она промолчала, застигнутая его как будто вскользь произнесенными словами о том, что войну можно было бы прекратить, найдись среди герцогов тот, кто встанет в полный рост и скажет "хватит", кто сможет найти слова для всех противоборствующих сторон. Да только что это даст? Алагосет Риливин знает, за что сражается - за свою корону, Алфан Гилану же казался ей просто безумцем, который тихо и незаметно для всех сошел с ума под синим сводом родового поместья Дома Звезд, а их собственная королева была матерью безумия с самого рождения. С кем говорить герцогам, даже если бы они нашлись?
Регинлейв вздохнула. Казалось, что судьба не оставляла ей на этот раз выбора, хотя ей не хотелосб сгибаться и уступать. Если война будет идти до конца, то она сама не желала в этом участвовать - ведь когда-то это закончится, с каждого спросят, и каждый будет судим победителем сообразно с делами своими.
- Я давно уже преклонила колено перед короной, милорд Гест, - со сдержанным раздражением проговорила Регинлейв, рассматривая свои руки, сцепленные в замок пальцы на темном дереве стола. - Вы же прекрасно понимаете, и Вейский тоже, и корона, и Совет - если корона пожелает приказать мне, у меня не будет выбора. Ведь корона знает о нас все, все наши слабые места.
Она пристально посмотрела на Геста. С власти станется пригрозить ей благополучием  семьи или жизнью тех, кого она защищала, несмотря на войну, Каэрана и других, кому в стенах Цитадели ничего не грозит лишь потому, что пока они не нужны тем, кто дергает эту страну за ниточки.
- Тогда почему Вы меня об этом просите, а не приказываете? - она помолчала, прислушиваясь к тишине, словно в ней можно было найти ответ на этот вопрос и тот, который Регина хотела, но опасалась задать. - Милорд Гест, Вы хотите остановить войну? Не выиграть ее, а остановить? Я понимаю,что у Вас есть свои причины желать поражения эльфийских армий и публичной казни тех, кто развязал войну. Но Вы - человек государства, в большей степени, чем многие в этом городе. Интересы государства... что они диктуют Вам?

Когда старик побледнел и замер на мгновение, Регинлейв резко подалась вперед, почти вскочила из кресла, готовая броситься к Гесту и помочь, чем только могла. В такие моменты она вспоминала, что сила ее рука - сила разрушения, и жалела об этом несказанно. Сила, что вложена в нее богами и судьбой, теперь нужна королевству, которое неожиданно для себя оказалось один на один с противником, что сильнее слабых человеческих притязаний на верховенство, и это состязание было похоже на состязание ростка против векового дерева, в чьей тени он пробивается к свету, на поверхность. Одно радовало ее - Мирей Гест прекрасно понял ее и все то, что стояло за ее словами, это понимание было в глубоких темных глазах под седыми бровями, в горьком изломе рта, сведенного мгновенной болью.
- Хоть в чем-то наши желания сходятся, - невесело улыбнулась она, отводя взгляд. В реальности, они сходились в большем, но озвучивать этого Регинлейв не стала. - Раз Вы меня знаете, то Вам известно мое отношение к этой... войне. Вы знаете, что я не одобряю глупое кровопролитие и бессмысленные смерти, и не виню в этом кого-то одного и не желаю победы никому из тех, кто ныне так легко отправляет людей на верную смерть, - она сжала пальцы, лежащие на столешнице. Победителю достается все, и кто бы ни победил в этой войне, эта победа не принесет Анайрену мира - ибо те, что по ту сторону гор, желают мести и крови, а те, что здесь, ведомы в битву именем собственной королевы, которая не преминет снять все остроухие головы, до которых сможет дотянуться, если удача окажется на стороне людей. Нет, Анайрен не будет более прежним, и не быть больше миру между их народами, до тех пор, пока эти три головы будут носить свои короны и драться за еще одну.
- Что я могу сделать? - Регинлейв подняла глаза на Геста. Это была не жалоба, не вопрос, не требующий ответа, которым она подписалась бы в собственной беспомощности, нет - вопрос, на который она очень хотела получить ответ и ей казалось, что именно Мирей Гест сможет ей его дать. - Только не повторяйте про преклонение колена. Если это необходимо, я сделаю это, - Регинлейв сжала губы, но быстро взяла себя в руки. - Я хочу знать, что я действительно могу сделать. В интересах Анайрена.