Мы – на самом краю пропасти, где надежда и отчаяние сродни.
Дж. Р. Р. Толкиен
Никакие ворота не удержат Врага, если при них не будет защитников.
Дж. Р. Р. Толкиен
Увидеть в руинах то, что всегда считал могущественным и непобедимым, – само по себе тяжелое наказание.
Дж. Р. Р. Толкиен
Опасны творения, если сила их создателя больше нашей собственной.
Дж. Р. Р. Толкиен
За горячими и дерзкими речами нередко кроется преданное сердце.
Дж. Р. Р. Толкиен
Каждый сам вправе положить предел своему путешествию, ибо никто не знает, где граница его мужества и какие напасти подстерегают на пути.
Дж. Р. Р. Толкиен
Настоящие имена рассказывают историю вещей, которым принадлежат.
Дж. Р. Р. Толкиен
Мир никогда уже не будет прежним, а солнце — таким же ясным, как раньше.
Дж. Р. Р. Толкиен
Ваши тропы — у вас под ногами. Каждый увидит свою в должное время.
Дж. Р. Р. Толкиен
В дела мудрецов носа не суй — голову потеряешь.
Дж. Р. Р. Толкиен
У королей нет друзей, есть только подданные и враги.
Дж. Мартин
Всякая хорошая ложь должна содержать в себе крупицу правды.
Дж. Мартин
Не всегда ураган гасит искры.
Иногда он может превратить их в пожар.
А. Пехов
Неизвестность — хреновая штука. Можно гадать до бесконечности, но обычно все догадки рушатся прахом, потому что ты все равно не готов к тому, что тебя ждет.
А. Пехов
Если ураган ведёт тебя к мести — одну могилу рой для себя.
А. Пехов
Зло становится добром, а добро злом, стоит лишь посмотреть на них с разных берегов реки Жизни.
А. Пехов
Тень появляется только тогда, когда существует хотя бы крупица света, так что сравнивать её с тьмой по меньшей мере глупо.
А. Пехов
Нужда и нищета — синонимы, между которыми целая пропасть.
А. Дюма
Жалкое человеческое тщеславие. Каждый считает, что он несчастнее, чем другой несчастный, который плачет и стонет рядом с ним.
А. Дюма
Что с кровью рифмуется, кровь отравляет и самой кровавою в мире бывает.
А. Ахматова
Судьба похожа на огонь - она может закалить или убить. Важно лишь то, как ты ею распорядишься.
Неизвестный
Робкие начинают бояться до того, как видят неприятности, трусы - как только завидят их. Самые отважные начинают бояться, когда неприятности уже позади.
Неизвестный
Когда встречаются искры надежды, её пламя разгорается ярче.
Неизвестный
В тёмное время Истина сияет ярче.
Неизвестный

Анайрен: Цена бесценного

Объявление

Регинлейв Себерт


Номинации:
Товарищ и брат
Химан Риливин


Номинации:
Летописец
Осколок Мира
Товарищ и брат
Алиэрна Истир


Номинации:
Осколок Мира
Лиам Риливин


Номинации:
Сын Вьюги
Радомир Кобольд


Номинации:
Летописец
Осколок Мира
Химарт Аэгрин


Номинации:
Длинный Нос
Эйнар


Номинации:
Осколок Мира
Долгожитель
Товарищ и брат
Элиэн Баркли


Номинации:
Долгожитель
Акция #1: Сильные мира


Эленния Морлот
Монарх Анайрена
Акция #1: Сильные мира


Бастиан Вальдус
Конунг, Покровитель гномов
Акция #1: Сильные мира


Алагосет Риливин
Серая Леди, Покровительница тёмных эльфов
Акция #1: Сильные мира


Нокс Креннарт
Глава Королевской гвардии, генерал человеческой армии
Акция #1: Сильные мира


Квельдульв Вейский
Глава Алмазной Тысячи, Великий Чародей
Акция #1: Сильные мира


Мирей Гест
Око Короля
Акция #1: Сильные мира


Гилон Раэдорс
Верховный друид
Акция #1: Сильные мира


Виарнил Сэрто
Генерал эльфийской армии
Акция #1: Сильные мира


Ллорос Истир
Советник Короля-Феникса, посол к людям
Акция #1: Сильные мира


Ирвэн Лиартис
Первый из эльфийских шпионов
Акция #1: Сильные мира


Силлирия Ваалрен
Личный целитель Короля-Феникса
Акция #1: Сильные мира


Хандур Сигилин
Верховный жрец Региус, глава Ордена Крови.
Акция #1: Сильные мира


Доар Михорн
Генерал армии тёмных эльфов
Акция #1: Сильные мира


Онерия Михорн
Посол к светлым эльфам
Акция #1: Сильные мира


Сангра Нелоким
Старший асассин, приближённая Серой Леди
Акция #1: Сильные мира


Келебран Залат
Личный целитель Серой Леди
Акция #2: Живые Легенды


Рамерий
Командор Ордена Рассвета
Акция #2: Живые Легенды


Гридхиллис
Покровитель Круга Друидов
Акция #2: Живые Легенды


Аэлло
Кентаврица, жрица Минтеры
Акция #2: Живые Легенды


Ския Свет Ночи
Кентаврица, жрица Минтеры
Акция #3: Эхо миров


Иладар Варро
Декан факультета магии Тени
Акция #3: Эхо миров


Каэран Ллиу
Декан факультета целительства
Акция #3: Эхо миров


Марианна Люта
Глава Белого Ордена
Акция #3: Эхо миров


Авель
Клинок Сарисфар, старший паладин Белого Ордена
Акция #3: Эхо миров


Верена
Старшая жрица Гвальт Мирей
Акция #3: Эхо миров


Хильда и Киллиан
Старшая жрица Приюта Ходящих и паладин Белого Ордена
Акция #3: Эхо миров


Эсгалар Ткущий Ночь
Верховный жрец Далет, Глава Ордена Древа.
Акция #4: Пленники века


Эцур
Энергетический маг при дворе герцога Марредского.
Акция #4: Пленники века


Ной Баркли
Граф, беженец из Эссилита
Акция #4: Пленники века


Гар
Лучник, беженец из Эссилита
Акция #4: Пленники века


Конк
Гном, драконоборец
Акция #4: Пленники века


Сариэль
Алхимик, беженка из Эссилита
Время в игре: весна 1403-ого года, над королевством не затихают дожди.
• 28.10.2014: А пока все спали, коварный админ админил новый дизайн! Простой, аккуратный, но вроде и красивый, остаётся надеяться что он придётся по вкусу если не всем, то большинству. И как повелось у нас с давних времён, все сообщения с жалобами, косяками и недоделками живут в соответствующей теме.

LYL

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » Анайрен: Цена бесценного » Пролог » Гроздья гнева


Гроздья гнева

Сообщений 1 страница 6 из 6

1

И поверг Ангел серп свой на землю, и обрезал виноград на земле, и бросил в великое точило гнева Божия. (Откр. 14:19)

Время: осень 1398 года
Место: Палаар
Участники: Регинлейв Себерт, Гаррет Хелегран, Гарольд Эштон, Радоми Кобольд
Описание: что посеешь - то и пожнешь. Немногим власть предержащим хватает мудрости помнить об этом, и потому так многие старательно пропалывают всходы гнева и недовольства тех, кто живет под рукой у них, сам взращивает и лелеет с тщанием почти маниакальным, не желая видеть, что растит плоды, которые его и отравят. Гроздья гнева начинают наливаться, и давно уже ждут, когда кто-то придет, чтобы их сорвать.

Отредактировано Регинлейв Себерт (2014-05-29 15:13:57)

2

Она не ждала никаких писем - письма обычно приходили нежданно, из разных концов страны слетались к ней в Башню Предсказаний, самую высокую в Цитадели, откуда весь Арх Каррег и долина с базальтовыми обрывами Тысячи Клинков была как на ладони. В этот раз письмо ей принесли поздно вечером, когда сквозь маленькое решетчатое окно уже глядела в комнату желтая осенняя луна, больная, недобрая луна, не сулившая добрых вестей, принесенных щуплым мальчишкой с пером и гербом королевских гонцов - и алое перо в его берете краснело кроваво в переливчатом свете ясной и прозрачной осенней ночи, ибо письма короля не терпят отлагательств, и вести от короля не могут заставить себя ждать. Вид гонца заставил ее поежиться, ибо из Палаара она не ждала хороших новостей - слишком многое пролегло в последние месяцы между Алым Замком и Цитаделью, что так неожиданно-неприятно ощерилась шипами в сторону короны, привыкшей к смиренному подобострастному повиновению сквозь стиснутые зубы, закушенные удила, и потерпит ли вальяжный хозяин пса, который разгрыз поводок и позволил себе неосторожно оскалиться в его сторону? Оттого так осторожно она взяла протянутое письмо, самыми кончиками пальцев, как опасную ядовитую змею, что может ужалить от неаккуратного движения, ожидая самого худшего внутри плотного конверта с алеющей на нем печатью королевского дома. Чем в этот раз швырнет в нее Его Величество руками тех, кто совсем недавно с надменной миной намекал ей так непрозрачно на то, что ей стоит придержать язык и следить за словами там, где их могут прочитать неверно, и Регинлейв бы покривила душой, если бы сказала, что в тот момент ей не стало страшно. Не а себя, за тех, кто вокруг и за ней - как истинной матери не только своим детям, но и тем, ответственного за кого возложена на нее отныне богами и законом и правом ее могущества, с которым им совсем не хочется считаться там, где привычка наталкивается на ее упрямство и принципы.
Сказать, что содержание письма ее удивило - воистину не сказать ничего. Регинлейв еще несколько раз перечитывала его потом, утром при свете дня, думая, что что-то упустила в первый момент, не разглядела за сухо звучащими словами Мирея Геста, что писал всегда слишком нейтрально, чтобы за словами разглядеть хоть какой-то оттенок эмоций и то, что на самом деле могло стоять за вполне обыденным приглашением в Палаар на одно из очередных заседаний Малого Совета.
- Ты поедешь? - спросил Каэран, перечитав снова и снова, проведя тонкими пальцами с узкими ногтями по дорогому пергаменту, как будто это могло помочь разгдать ему тайну, зачем Мирею Гесту понадобилась Архимагистр на рядовом заседании. Одно было ясно - видимо, не столь оно рядовое, и именно это беспокоило их всех, доверенных лиц, собравшихся в Круглом Зале, чьи витражи бросали на стол и пол яркие искаженные картины. Неужели они решились? Именно это было написано на лице Орелла, сосредоточенно потиравшего переносицу в задумчивости, свойственной ему от природы, но сейчас глаза чародея блестели совсем иначе, как бывает только в минуты волнения. За четыре года Регинлейв уже выучила эти мимолетные и едва неуловимые черты каждого из них, и сейчас видела, что едва ли стоило сеять такой страх среди них, показывая письмо, предназначавшееся изначально ей лично.
- Разве у меня есть выбор? Если Совет желает меня видеть, значит, я должна там быть, - хотя ей совсем не хотелось, скорее, просто не хотелось проделывать такой путь, чтобы услышать снова то, что она уже не раз слышала. Просто не верилось, что они решатся лишить ее должности. Среди тех, что она лично знает, нет ни одного, кто смог бы сотворить заклинание и не умереть. - Я думаю, это какая-то пустая формальность. Несмотря на слухи и несмотря на склочность Вейского, я не верю в то, что он сможет убедить короля и совет в необходимости такого шага.
Это звучало убедительно,и первым делом Регинлейв хотела и себя убедить в собственной правоте. Ей уже доводилось испытывать на себе переменчивый нрав тех, кто держит в руках слишком много нитей. Она тоже держит, но нити иного толка, нити чужих душ и нити чужих магических сил, что стекаются к ней, как к источнику, даже сейчас можно ощутить их тихое пение - что ей те, кто держит жизни? Думает, что держит, ибо она не верила в марионеточников на троне, они всегда где-то за ним. Вот их стоило опасаться.

Палаар встретил дождем и холодом, Палаар встретил неприветливо, как обычно - они с этим городом не в ладах давно, кажется, с самого первого ее приезда в столицу еще совсем юным магом, который и понятия не имел, что когда-нибудь в статусе Архимагистра ей придется держать ответ перед Советом. Никто из тех, кто собирал и впитывал сплетни и слухи, не смог пролить свет на происходящее - кажется, что какая-то тайна стояла за этим всем, и это было неприятное открытие. Регинлейв не любила бродить вслепую, не любила гадать и пребывать в неведении, особенно относительно собственной судьбы, и это ощущение только усилилось, когда она узнала, что ее присутствие на Совете уже не столь необходимо, но Тайная Служба настоятельно просит ее остаться в городе еще на пару-тройку дней. В момент, когда один из сотрудников Тысячи, высокий тощий брюнет с неприятным взглядом, объяснял ей причины - какие-то глупые причины, в сущности - почему ей просто никак нельзя уехать, она думала лишь о том, что в столице играется пьеса, участником которой она стала против своей воли. И это было второе неприятное открытие.

Отредактировано Регинлейв Себерт (2013-12-02 02:19:29)

3

Ощущение беспомощности приходит медленно. Сначала прячется в во тьме подземелий, перебегая с шагами стражников по ту сторону окованной решётки всё ближе и ближе. Залезает внутрь вместе с чёрствыми кусками хлеба и кружкой воды, отдающей болотом. Оно просачивается внутрь сырой и грязной комнатки с низким потолком. Беспомощность сидит на потолке и, едва пытаешься встать во весь рост, перебирается на плечи. Здесь невозможность выпрямиться - потолок чуть-чуть, но ниже.
   Когда обиды стали синяками и разбитыми носами.
   Когда теряешь счёт времени, забывая отсчитывать скромный завтрак-ужин-обед, сунутый сквозь решётчатое окошко рукой стражника.
   Когда клубок нитей-историй распутан и вся власть над сложной системой в твоих руках.
Тогда и только тогда беспомощность приходит к тебе, накрывает пушистым одеялом и не даёт двигаться. Ты лежишь на худом матрсе с горсткой соломы, размазанной внутри него тончайшим слоем. Смотришь в потолок и не можешь подняться. В твоих руках есть всё, ты можешь изменить привычные устои, сделать если не мир, то одно королевство своим, вернуть утраченное!..
   Но можешь только закрыть глаза ладонями и хрипло рассмеяться. На нижнем уровне темниц, спрятанных под Алым Замком, ты не можешь ничего, даже если знаешь всё.

    - Просыпайся, за нами пришли, - он не хочет. До последнего закрывает глаза, ловя вереницу образов в голове. Сердце замирает, когда приходит осознание сказанной фразы и младший из братьев прикидывается котом, сворачиваясь в клубочек и втягивая голову. Он слишком много знает о том как добываются признания в подземельях Алого Замка. И то, что "покой" Хелегранов не нарушали дикие крики означает не доброту тюремщиков, но отсутствие щелей в пыточных.
Волосы Каина загорелись. Несмотря на грязь и отвратительно состояние, рыжий цвет никуда не делся и достаточно было одного луча, чтобы на голове вспыхнул целый пожар. Гаррет с трудом сел на полу, качая головой и прогоняя остатки сна.
   Кормить их сегодня никто явно не собирался. И хорошо. Меньше неприятностей будет после того как их... вздёрнут на виселице, отрубят головы, четвертуют или какие там ещё смертельные забавы напридумывали палачи? Сегодня его последний день, был убеждён виконт, поднимаясь с пола и медленно выходя в коридор, отличавшийся от тюремной камеры только высотой потолков. Ещё несколько дверей терялась во мраке, рассеять который фонарь в руках стражников не мог. По этой же причине он никак не мог взять в толк зачем старший брат рассказывал ему эти истории, переплетающиеся с настоящим так же тесно как шнуруются корсеты перед балами в королевском замке.

   А в это время метрах в пятидесяти выше и двухстах метрах на север, на главной площади Палаара добрые люди с крепкими готовили праздник для народа. Яркое, незабываемое шоу было назначено на этот день, предшествующий началу праздника Летнего Солнцестояния. Посвящённый богине Света он собирал на широкую ярмарку всех, кто был рядом. Дома украшались лентами, по улицам городов проходили красивейшие парады, к которым готовились несколько месяцев. Вечером в небо Палаара взлетали искры. Совершенно безобидные, созданные магами на потеху народу. Грандиозный бал в королевском замке, проходивший не в зале, но на широких лужайках по ту сторону замковых стен. И люди будут ждать восхода солнца на рассвете самого длинного дня в году...
   Но всё это будет потом.
   Пока же - крепкие руки, несколько брёвен и доски быстро превращались в эшафот. Сплетня о вечернем представлении мигом разлетелась по городу и когда вечернее небо, наконец, озарилось солнечным светом, на площади уже собрался народ. Охота же посмотреть на тех, кто так сильно оплошал, что лишится головы перед праздником, разве нет?

   А они катили в открытой телеге, верхом на сене, которого было так мало, что оба чувствовали каждый камешек, на который наезжали колёса. В отличии от Каина, стоявшего позади во весь свой немаленький рост и ничуть не смущавшегося грязной одежды, синяков и скованных запястий и лодыжек, Гаррет предпочёл сидеть и цепляться руками борт телеги. Изумрудные глаза, доставшиеся от матери, безуспешно выискивали в толпе одну-единственную.
   Он боялся не увидеть её и решить что Янну схватили, скрутили и держат где-то.
   Он боялся увидеть её в окружении замковой стражи с золотым драконом на кирасе.
   Он боялся даже услышать о том, что кого-то схожего забирали из дома.

   Копыта понурой вороной лошадки застучали по площади.
   Гаррет расслабился. Эшафот готовили для отрубания голов. Не факт что безболезненно, но хотя бы быстро.

4

— ...И я говорю ему: "Смотри, а то и следующая кобылка родится белой!"
Барон Гэллоувейг запрокинул голову и расхохотался, да так, что алое солнце сверкнуло на зубах. Его супруга попыталась скрыть улыбку за взмахами веера, но Янна всё равно всё разглядела. Карету нещадно трясло и раскачивало на булыжной мостовой. В душный кузов не проникало ни малейшего сквозняка — втекал один только уличный гомон и отдалённый людской смех. Серый город из камня и черепицы поднимался и наряжался, как престарелая баронесса, которую только вечером отпустила мигрень, аккурат перед королевским балом. Весь день из резиденции Хелегранов было слышно, как где-то в сердце леса домов стучат молотки и маршируют сотни ног, а ветер приносил запахи жареного мяса и пекущегося хлеба. Когда Янна выглянула в слуховое оконце, то увидела, что в бухту входит череда кораблей: то путники из дальних земель прибыли в Палаар, чтобы встретить праздник Солнца. С такого расстояния суда казались не больше тех лодочек, которые по весне заполняют все городские лужи и ручьи. Бухта искрилась мириадами огней, словно сама богиня Света вышла встречать гостей столицы.
Из окон кареты было видно, как со всех балок и лепнин свисают кокетливые банты, розовые, зелёные и золотые. Весёлые люди закрашивали трещины в побелке и драили стёкла, чтобы завтра сверкали не хуже хрусталя. Но не все работали накануне празднества — улицы заполняли толпы гуляк, и карете то и дело приходилось сворачивать с главных дорог и пробираться какими-то переулками. В таких-то местах кузов швыряло из стороны в сторону и духота внутри делалась невыносимой. В который раз Янна пожалела, что оставила в резиденции собственный веер. И что не оставила там же дорогих гостей. Ну что ей стоило, в самом деле?..
Барон закончил смеяться над собственной шуткой и теперь потирал жирный, раскрасневшийся нос.
— Да-а-а, вот такие дела творятся… А я рассказывал вам, моя дорогая госпожа, как один сударь давеча продавал мне вороного жеребёнка? Отменный жеребёнок то был, доложу вам. Ножки плотненькие, шейка точёная-с. Превосходный экземпляр. Ну я и говорю ему: сколько берёшь? А он — двадцать легавых щенков. Двадцать! Экий шельмец! Ну я его и…
— Эдгар, полноте, — баронесса Гэллоувейг прикоснулась к руке мужа. — Вы уже утомили нас с госпожой Хелегран своими лошадиными россказнями. Вы простите нас, душечка.
— Да я же и не начинал толком! — расплылся в улыбке барон, а потом глянул на Янну и снова довольно потёр нос. — А хороший жеребёнок то был, хороший. Вы б его только увидели, сразу бы всю псарную отдали…
— Эдгар! — с укоризной глянула на него жена. — Госпожа Хелегран, лучше послушайте, что я недавно услыхала на вечере у графини Теур. Вы не поверите…
— А вы, я погляжу, решили утомить госпожу своими дамскими сплетнями, — перебил барон. — Видать немало вам их вчера досталось, раз сегодня делиться решили.
— Ах, позвольте, ну какие же сплетни! Вы нас путаете с базарными торговками? — оскорбилась баронесса. — У графини собирается исключительно приличное общество, и я…
— Приличное-то приличное, да только языком чесать все горазды. Не слушайте её, сударыня, она вам такого понаплетёт, про сон забудете. Вы лучше про жеребёнка-то дослушайте. Он же…
— Ах, Эдгар!
Янна сидела и улыбалась так мило, как только могла.
И проклинала тот день, когда решила поддержать светский разговор о лошадях. Разговор, который нечаянно коснулся ушей барона. Кто же знал, что всё закончится в полутёмной тряской кабине, когда всё, о чём будет мечтать Янна — это стакан воды, а получит только назойливых соседей, при которых даже подушкой не обмахнёшься.
Прохладные морские просторы всплыли в памяти так ясно и чётко, что, казалось, протяни руку и коснёшься шершавых коралловых стеблей и перламутровой гладкости жемчужин. В море никогда не бывало такой жары, какая стояла сегодня в Палааре. И сёстры никогда не болтали и не смеялись так громко, как эта парочка. Конечно, были ещё и шумные дельфины, но с ними всё равно всегда было весело. Янна задумалась и на секунду представила вместо барона и баронессы двух белобочек. В парике и пышном платье звери выглядели так забавно, что Янна не удержалась от смешка.
На её беду барон воспринял это как одобрение.
— Вот, вы меня понимаете, госпожа! Я ж ему и так, и сяк, а он ни в какую!.. Да только где ж я столько собак возьму?.. Сударыня, а, быть может, вы мужу своему расскажете? Он же тоже в лошадках толк знает, нет?
Баронесса, которая до этого обиженно дула губы у окна, вдруг оживилась.
— Милочка, а от вашего супруга до сих пор никаких вестей? — спросила она.
— Боюсь, что нет, сударыня, — отозвалась виконтесса Хелегран, которой впервые удалось вставить слово.
— Как? И даже полстрочки не написал?
— Нет.
Мередит Гэллоувейг сочувственно покачала головой. Её супруг хмыкнул и почесал затылок.
— Ну, это он очень зря, — промолвил он. — Такую молодую жену и одну бросать. Это, прямо скажем, глупо.
— Эдгар! — на сей раз мужу достался ощутимый шлепок веером. — Ты в приличном обществе! А не у себя на конюшне!
— А что ж я такого сказал?
— Лучше б ты молчал! Простите его, душечка, он же со своими крестьянами на равных, пока по лесам разъезжает. Совсем забыл о приличиях.
— Всё в порядке, не стоит, — едва заметно улыбнулась Янна. — С моим супругом такое часто случается.
«На самом деле, нет, — думала она. — На самом деле ты всегда писал мне, где бы ни оказывался». И от эльфов, и с далёких гор приходили к ней письма Гаррета. Даже если добирались не одни сутки. Особенно, если не одни сутки.
Это на него не походило.
Но чете Гэллоувейг хватило и такого объяснения.
— Понимаю, душечка, — закивала Мередит. — Дела государственной важности.
— Да, при дворе служить — не мух кнутом отгонять, — согласился Эдгар.
И всё же в карете на некоторое время воцарилась тишина.

*   *   *

— Это как  «дальше не пройдём»? Что за огород ты мне тут городишь?!
Барон рвал и метал. Кучер Янны стоял под огнём, сжавшись и втянув голову в плечи.
— Так не я же горожу, вашство… — бормотал он, не зная, куда девать глаза. — Вон, гляньте сами.
Ниже по улице между домами образовалась плотная стена — из людских спин, затылков и локтей. Через такую и верхом не проедешь, не то, что на карете.
— Откуда ж они только все повылазили… — гудел Гэллоувейг, стегая крошечным хлыстиком собственную ляжку.
— Праздник же, Эдгар, — отозвалась из кареты его супруга.
— Завтра праздник, завтра. А сегодня что? Собрались, как на светопреставление…
Он поворотился и вразвалку вернулся к лесенке, подавая руку жене, а затем и виконтессе.
— Вы точно не знаете, что там творится, сударыня? — спросил он Янну, когда та оказалась внизу. Но девушка лишь покачала головой.
Некое событие, преинтереснейшее событие, на котором ей стоит побывать, — так гласили строки на роскошной гербовой бумаге, которую сегодня доставили прямиком в резиденцию Хелегранов. Янне лично написал Мирей Гест, человек, которому служил Гаррет, и которого Янна видела лишь пару раз в жизни, да и то мельком. Письмо было скупым, сдержанным — и в то же время настойчивым. И ни слова о Гаррете. Но зачем ещё стал бы писать ей этот высокий и сухой старик? Послание сильно не понравилось Янне. Настолько сильно, что ночью она плохо спала, а утром даже обрадовалась внезапному приезду Гэллоувейгов. Идти на площадь одной ей почему-то очень не хотелось. К счастью, барону хватило и намёка.
— Дорогу! Дорогу господину Гэллоувейгу!
Пара рослых лакеев принялась расталкивать самых нерасторопных горожан. Благородная троица двинулась следом. Мередит старательно обмахивалась веером и зажимала нос, пока толпа лавочников и ремесленников расступалась во все стороны.
— Вот ведь ротозеи… — ворчал Эдгар. — Ещё и напьются, а вечером в полях валяться будут, как свиньи…
Янна не издавала ни звука.

*   *   *

— Что там, Эдгар? Видишь что-нибудь?
— Да. Похоже, что… похоже, что там эшафот.
— Ах! — баронесса побледнела и принялась обмахиваться вдвое усердней. — Куда же вы нас привели? Это же не та площадь.
— Да нет, главная, кажется. Столько народу разве что на главную и влезет.
Барон стоял перед женщинами, рослый и растерянный донельзя. Пару минут назад он сам помогал лакеям, а сейчас заметно поник и как-то виновато косился на супругу.
— Душечка, вас точно позвали на главную? Потому что если вы что-то перепутали, то…
— Нет. Я ничего не перепутала.
— Это, должно быть, чья-то злая шутка. И кто только решил так нехорошо посмеяться? Уйдёмте отсюда, Янна. Вы бледны. Эдгар, возвращаемся к карете.
— Нет.
— Милочка, но…
— Нет, мы остаёмся.
Гэллоувейги испуганно переглянулись.
С небес улыбалось кроваво-красное солнце, и толпа радостно гудела и лаяла, как псы перед охотой. Кто-то радостно рассмеялся, когда в конце улицы послышался цокот копыт.

Отредактировано Янна Хелегран (2014-05-15 02:55:31)

5

Описание на эпизод

Внешний вид: Тщедушный, небольшого роста, скорее похожий на подростка, чем на взрослого мужчину, дворянин скрывается под запахнутым наглухо плащом из синего сукна с серебристой с зелёным окантовкой в форме ясеневых ветвей и листьев. Из-под подола лишь краем выглядывает шпага и высокие сапоги. Под капюшоном, отбрасывающим тень почти по подбородок, можно разглядеть повязку на пол-лица, отросшие волосы и редкую отросшую щетину.
Состояние: физически - слаб, медлителен, но вполне дееспособен, морально - подавлен и зол на весь свет.

- Куда мы идём? - слабым голосом спросил Гарольд кузину, опираясь на руку. Крепкая у дядюшки выросла девчонка, в своих сапожках с каблуками выше Ро. А ведь раньше сидела у него на коленях, разбирала задачи: ему девятнадцать, ей восемь... Тогда его порезанная рожа вызывала у неё любопытство, а не сдержанное отвращение пополам с жалостью, а прививаемая любовь к математике только просыпалась в упрямой тёмно-русой голове. Теперь она бросила дела в Риасе, с которыми справлялась не хуже их начинателя и своего учителя, чтобы примчаться на помощь.
Эштоны, чтобы не перегрызться, уже много поколений вбивают в головы отпрысков, как гвозди, ценность семьи, кивая на свору Мак-Генри. Обычно насильно прививаемая к надоедливым единокровым соседям "любовь" вызывает лишь раздражение...
В такие моменты, живя в отрыве от гнезда, находясь в тяжёлом положении и получая от любимо-нелюбимой родни как никогда желанную поддержку, понимаешь верность родительских слов. До прибытия кузины тяжело раненный придворный получал внимание нанятых куда менее постоянными друзьями лекарей постольку поскольку.
Теперь у него была личная заботливая сиделка, с которой он ежедневно выходил на прогулки разрабатывать ноги. Трястись на карете или лошади, сказали лекари, куда опаснее, а вот пешком - в самый раз. Из-за знаменитого упорства (или упёртости - тут как посмотреть) "Ободрали Выдру" старался ходить с каждым днём всё дальше и дольше - ощущение истощения заглушало другое - осознание себя, как неподвижного мешка.
Кто бы мог предположить, что поздно начавшаяся для Гарольда карьера рыцаря закончится столь быстро, печально и, главное, подлостью? Подослали убийцу и подменили забрало явно не обиженные на играх, пирах да турнирах дворянчики. Эштон не обижал по-настоящему умных и опасных людей. И, раз уж злопыхателей было несколько... Кто-то куда более серьёзный, надоумивший дураков, захотел убрать аполитичного, но нравящегося королю безземельного барона со двора. По-че-му?
- Говорят, рыцарь, тебя сбивший, замышлял против короля...
"Мало ли что говорят".
Он... слышал. В дни, когда боль заставляла закрывать теперь единственный глаз, а треснувшие из-за падения с лошади кости и ушибы не позволяли вообще пошевелиться, лёжа в затёкшем онемении, монологи иногда забегавших - из вежливости или истинного беспокойства? - приятелей стали единственным лекарством для разума Гарольда. Его мысли прояснялись и охватывали что-то кроме нескончаемой физической муки, подогреваемой одним большим бесконечным воспалением от каждого мельчайшего кусочка металла или раздробленной кости, застрявшем в пытающейся стянуться плоти. И как божий день державшемуся от интриг как можно дальше вечному столичному гостю становилось ясно, что он пропустил очень много важного, но происходящее отзовётся в будущем большими переменами.
А пока "раскрытых" заговорщиков обвинят во всех смертных грехах и, показательно казнив, ещё долго будут пинать тушу жертвенного льва.
Как же это отвратительно.
- Холодно, сыро - неужели ты сама хочешь стоять битый час в толкучке под моросью?
- Ро! Тебе передали послание от имени самого короля! Ты был одним из его...
- ...любимых клоунов на коне и в латах! Выдра-недомерок, выдававший щелчки по носу спесивым юнцам аж три турнира подряд, - огрызнулся мужчина, - ай, давайте мы пригласим бедняжку, чтобы он посмотрел на чужую смерть и немного взбодрился!
- Региус с тобой!
Больше всё то время, что они медленно, из-за всё ещё не восстановившейся левой ноги Гарольда шли, девушка с ним не говорила. Надвинутый до носа капюшон его накидки скрывал повязку, затенял сильно похудевшие щёки, и не давал слабым, нехотя светящим сквозь облачные проталины осенним лучам касаться отросших волос и как никогда бледной кожи. Погруженный в свою задумчивость, Эштон осторожно наступал на левую ногу, не замечая перемен в погоде вовсе.
Зато количество народа он заметил. Хотелось поскорее скрыться. Как никогда в своей жизни Счастливчик чувствовал себя маленьким, уязвимым и слабым. Ему были так неинтересны эти интриги, хоть и говорили, что он попал под выдачу пирогов в лицо в одной из них. Ему просто нравилась беззаботная атмосфера столицы и доступность развлечений - то, что нужно, чтобы успокоить разбитое одной и единственной поздней влюблённостью сердце. Сентиментальный идиот, конечно же. Не поднимал бы головы от счётов и был бы счастлив, м? Нет, захотелось славы и всеобщих любви и зависти.
- Если хочешь, мы можем уйти, - сказала после паузы.
- Ну уж нет, - отрезал Счастливчик, - там полно народу, а стоять мне легче, чем толкаться. Но мы можем пройти дальше.
- Давай.
Они медленно пробрались туда, где стояли люди в плащах побогаче и с запахом от тела приятнее. Эшафот стало видно совсем хорошо - даже одним слабо видящим с непривычки глазом. Рядом стояло множество господ, косившихся на недомерка с покрытой головой с лёгким недоверием, но у него тоже, знаете ли, не просто так окантовка капюшона серебром и зеленью перевита. Он не настолько опоздал в этом мире к раздаче всего. Ему досталась неплохая семья, хоть он и не виконт, в отличие от среднего брата. Ему досталась работающая голова и чувство хорошей сделки, хоть он и не красавец. Региус задери их, он даже обладал достаточной долей человечности, чтобы не превращать дуэли и поединки в смертоубийство - два идиота за всю историю его похождений напоролись сами, остальные лишь получали неприятные, но исправимые травмы и бежали плакаться и брызгать слюной к друзьям в пабе.
Он никого особо не обижал.
Он не ввязывался ни в какие интриги.
"Сынок, когда в следующий раз решишь безвременно умереть - повесься в конюшне, выпей яду или напорись на клинок в поединке за женщину, - говорил отец, когда Ро первый раз побывал в столице и, понятное дело, немного опозорился. - Не влезай в политику и долги, не порть семье жизнь: нас много и большинству она нравится."
Такое довольно невежливое наущение родителя Гарольд принял к сведению со всей серьёзностью. Он знал, что даже самые успешные выступления в борьбе за власть и титулы Эштонам давались тяжело и подрывали кредит доверия на годы. Позднее, как опытный делец с сильной интуицией, он провёл параллели с родной для него сферой денег, и увидел явственно, какие это рисковые, не выгодные по большей части затеи. Но там, где практичный Счастливчик остерегался ловить рыбу в слишком мутной воде, всегда находились принципиальные и благородные радетели за идею.
Но ему раздали на турнире увечий явно с подтекстом как минимум "не лезь, деревенщина".
Грозит ли это семье?
- Кого казнят? - меланхолично и без особого интереса спросил у кого-то по соседству.
- Графа Долхана, - шёпот.
Стук колёс. Придворный поднимает взгляд, но не видит - не оттого, что ростом невысок - просто вспоминает.
"Долхан... Долхан... Подумать только, с кем-то из них я когда-то даже пил..."
- Ро, не молчи, ты меня пугаешь, - шепнула вернувшаяся вниманием к кузену девушка. Цепкая рука не давала ему отвести хватку с плеча (а у него всё ещё болели ключицы и давить не следовало).
Затенённое капюшоном лицо сводит в улыбке, как в судороге - на правую часть, потому что левую щёку трогать - себе дороже, без блеска в глазах.
- Я счастлив.
- Ро... - почти хныканье. Боится. За него-то и за его длинный язык?
"О, девочка..."
- Изменников же казнят...
- Милая, помнишь, мы учили с тобой вероятности? - внезапно, чуть более мягко спросил хозяин всех риасских шлюх и большинства питейных.
- Что?
- Что. Общее. У. Всех. Вероятностей, - чётче повторил Гарольд. Вопрос с подтекстом, но, кажется, кузина совсем поглупела над целыми величинами синичек и соколов.
- Вероятность никогда не бывает нулём или единицей, - неуверенно шепнула заученное она, долго глядя на очень бледную женщину по соседству.
"Всегда, пусть даже минимальный, найдётся шанс противоположного исхода", - закончил в мыслях Малыш Ро.
Кажется, до неё дошло. Наверное, из третьего сына маркиза Риасского вышел бы неплохой учитель математики? Он сумел заставить пару родственников видеть смысл этой науки глубже чернильных символов - почему не мог остальных? Закроет шрам повязкой и пойдёт учить детишек мыслить.
Он не хочет оставаться в столице и при дворе, его подташнивает от одной мысли о возможных последствиях, но он не может возвратиться просто так, не оставив в заварившейся каше для семьи глаза и уши. Глаз и уши. А если никому из детей придворных не понадобится учитель математики и финансов?..
- Поняла? То-то же. То-то же...
Сейчас перед ними, скорее всего, забьют феникса - хороший герб, не банальная выдра, м? - отпущения. Или - кажется, там в повозке две фигуры - даже двух. Настоящие заговорщики, слишком влиятельные, чтобы до них добраться, примут к сведению. Толпа повеселится. Король успокоится. Все счастливы.
Недорого...

Отредактировано Гарольд Эштон (2014-10-08 18:22:25)

6

Ведавшие о диком нраве Файта Штольца, пожалуй, никогда не видели этого мудреного сединами мужа в столь приподнятом настроении. Кат Палаарский проснулся затемно, его жена, толстая Валга, наскоро соорудила мужу торжественный завтрак из изъятой накануне у попавшегося вора кровяной колбасы и душистого хлеба, запил великолепие палач крепленым портовым вином; его же приберег для утомительного действа на главной столичной площади, вылив содержимое кувшина в старый бурдюк. Когда на город опустились первые солнечные лучи, к краплачному дому пришел человек. Оному не пришлось долго ждать – мэтр вскоре почтил ученика полной готовностью и сунул в его лапищи черный кожаный мешок. Дальше они отправились вместе. Шли долго. От окрестных темниц до самого Алого Замка было далековато, а потому каждый раз, когда монаршей семье требовалось вселить первобытный ужас или попросту расправиться с очередным фигляром, грешником, обманщиком, пятым колесом в повозке, предателем — особенно предателем! — Файту Штольцу приходилось совершать длительное путешествие, которое по обыкновению сопровождалось опасливыми взглядами мирных горожан. Он был немолод и чувствовал, что нонче не сможет взмахнуть топором над головой очередного преступника. После пришла мысль, что не зря он в свое время позаботился о том, чтобы обзавестись помощником. Хотя последний — старый Файт пристально глянул на фигуру в капюшоне подле себя — и не испытывал радости в этот определенно знаменательный для себя день.
Господа в черных одеждах шли молча, изредка оказывая утренним прохожим любезность лицезреть красную изнанку плащей. Город начинал медленно просыпаться, люди вовсю торопились приблизить наступление праздника, хотя сегодня им предстояло наблюдать зрелище куда более интересное, нежели пестро украшенные дома и прочую мишуру. Но даже тогда, когда пришлось протянуть зазевавшемуся стражнику у ворот Алого Замка письмо с печатью, даже тогда ни один из господ в черных одеждах не снял капюшона с головы и не произнес и слова единого. Не могло вкрасться и сомнения по поводу того, что под изобличающей постыдное положение этих людей – а людей ли в полном смысле слова? — одеждой может крыться еще кто-то. Наскоро осмотрев печать и подпись, сверившись с подлинностью, страж пропустил обоих во двор. У входа в королевское подземелье уже стояла небольшая открытая повозка, в которой мэтра Штольца дожидались его инструменты. Те, что опасно было хранить вне стен замка. И сосредоточением положения ката являлся огромный топор, один вид которого вызывал неприятный холодок в загривке — излюбленном деликатесе отточенного лезвия. Вскинув руку, Файт Штольц указал своему ученику на повозку и посредством кивка головы предложил принять роль возничего на время их показательного путешествия до площади.
Радомира ничто не тревожило. Он относился к торжественному вступлению в полноправную должность холодно, как и ко всему, что случилось с ним после трагической смерти Геруты. Пока еще он бережно хранил в памяти светлый лик безвременно почившей супруги и возвращался к нему не только во сне, но и наяву. Посему мужчина вздрогнул, чуть вскинув поводья, когда в свете зарождающегося солнца появились  приговоренные, стража и сам мастер. Штольц по-молодецки резво запрыгнул в повозку и уселся на небольшой выступ прямо за спиной своего ученика.
— Вы уж простите, добрые господа, что тут несколько неубрано! — со смешком произнес палач, точно ничего, ровным счетом ничего не происходило: не вершились судьбы, не казнились вельможи…Дождавшись, пока стражники затолкают на борт заключенных, Файт самодовольно хмыкнул и приказал «мальчишке» трогаться. Лошадь, получив указание, послушно, но медленно тронулась с места. Путь предстоял долгий, потому что демонстрационный. Если бы казнь захотели совершить быстро, не привлекая к этому лишних зрителей, то умертвили бы бедолаг в подземельях, как делали, чтобы не допустить массовой истерии: одного ненавистного убивца народ изъял из рук палача и буквально разодрал голыми руками. Файт Штольц любил такие истории и теперь рассказывал очередную, больше обращаясь к менее уверенному в своей правоте грешнику, который сидел, понурив голову, цепляясь за борт. Кобольд не обращал внимания на речи изрядно подвыпившего мэтра, а потому обозревал лишь тесное пространство перед собой. Собирающиеся на улицах Палаара горожане стремительно расступались перед старой клячей, впрочем, не сводили жадных взоров со всей процессии. Стражники, приставленные к повозке, чтобы в случае надобности разогнать озверевшую толпу, вяло вышагивали по обеим сторонам борта, изредка вскидывая начищенные алебарды.
— Не бойся смерти, граф, она как целебное средство от изнуряющей боли, которую мы приносим. Когда человек сталкивается с такой, он готов продать родную мать, готов молить о смерти, лишь бы больше не испытывать ее. Но есть же боль и душевная... — философские речи мастера Кобольд воспринимал скептически, угрюмый, с понурой головой, что была нынче укрыта глубоким капюшоном, он все же звучно цокнул языком, притянув тем самым внимание Штольца.
— Отпей, успокой душу, — предложил старик, протянув молодому графу бурдюк с вином. — К примеру, наш возница тоже преступник. Но он, в отличие от вас, птица не столь высокого полета, а потому решил проститься с честью честного капитана стражи и стал палачом; избежать петли, которая вряд ли бы его выдержала, когда умертвил любовника своей дурной жены… И ее в придачу!
— Штольц! — прогремел Кобольд, гневно зыркнув на мастера. Последний лишь осклабился, продемонстрировав почти беззубый рот.
— Не советовал бы я тебе скалиться, мальчишка, — голос Файта стал тихим, надтреснутым, — а то я с радостью оклеймю твою голову…Для симметрии.
Палач хохотнул, а вынужденный терпеть унижения ученик вновь обернулся к дороге, которая с каждым поворотом становилась все уже и уже. Весь Палаар, казалось, собрался, чтобы посмотреть на громкую казнь.
— Мы ведь почти родственники в этот день, — продолжал, не унимаясь, старый палач, — что может сделать людей ближе, как не острый топор…Или что-то более занятное! Сам я люблю огонь, — глянув на в рекордные сроки выстроенный эшафот, кат не сдержал удивленного свиста. — Но традиции диктуют легкое избавление от мук земных. Когда голова отделяется от плоти, душа свободно вылетает наружу и дальше может творить что угодно. Приехали, добрые господа! Готовьтесь к важнейшей роли в вашей жизни.


Вы здесь » Анайрен: Цена бесценного » Пролог » Гроздья гнева


Рейтинг форумов | Создать форум бесплатно